Читать интересную книгу ПРО УРОДА и прочих. Четыре книжки под одной крышкой - Анатолий Шерстобитов

Так коротенько о Ксенюшке. Ей чуть за тридцать, безмужняя. Общаться с этой бабенкой Вова старался в темноте, ощупкой, если же партнерша по забывчивости или нечаянно свет включала, то Вова сильно гневался, смак общения враз сходил не нет. Дело в том, что личико у Ксенюшки было, ой-е-ей! каких мало, съеженная какая-то рожа, малю-ююсенькая с коричневыми разводами по краям и щедро конопатое, носик у Ксенюшки пуговкой, волосенки реденькие, мочалистые, ушищи же большие оттопыренные, как паруса от ветра в затылок, а еще у нее был большу-уущий, по-рыбьи безгубый рот и в нем штук полста мелких зубов, настолько мелких, что при улыбке они пропадали, затмевались деснами. Бр-рр!..

А вот глаза у Ксенюшки были неплохие, жидкоголубые, правда, порой, при жестком свете казались даже белыми, будто у сорожки, подсматривающей из ухи, неглупые глаза, печальные, скорее, от осознания малой привлекательности. Зато фигурка у нее была просто отменная, загляденье не фигурка – крепкая, ладная, со стройными ножками, конфетка! цены бабенке не было бы, нарасхват пошла бы наверняка, кабы на личико ей маску какую организовать щадящую, замаскировать хоть маленько под нормальное лицо. Ох, и рожа!.. Вот тут и разберись, так что же все-таки лучше – писаная красавица с туловищем от бегемота, или эта «конфетка», кому на люди желательно выходить только в противогазе.

На окраину нашего поселка, в хатенку Ксенюшки, наш Вова прокрадывался ближе к полуночи, чаще после односторонних свиданок с Верочкой, иззябнув до хруста кишок на тополе у ее окошка, мудро заключая, что духовное общение самостоятельно от физического, а пресытясь на стороне плотью, умаляешь жар неразделенного чувства. Ксенюшка охотно привечала его, как и многих ребятишек, кто до армии проходил здесь ликбез, чем и хозяйка для себя восполняла в какой-то мере дефицит на всамделишного постоянного мужчину.

Вообще-то, однажды, случился у нее один с претензией на серьезную связь, он как-то даже выпульнулся с нею на божий свет под ручку, но даже тогда, будучи в стельку, тут же застеснялся, ужаснулся своей дерзости, сказал, что занемог животом и не совсем прямолинейно, но проворно, затрусил назад, в укрытие. Вскоре он куда-то сгинул, а Ксенюшка обзавелась дочкой Натахой, в пору визитов Дикона ей уже шел пятый годок, симпатичный и крупный ребенок, в соавтора, а вот глазенки у Натахи были всегда сонные, спала на ходу, говорить к этой поре она так и не научилась.

Это еще плод потешек с односторонней алкогольной атакой, а по словам одной моей знакомой медсестры из роддома, нередко объявлялись младенцы, кого мама производила на свет будучи пьяной в дым, таких новорожденных не могли расшевелить ни массаж, ни гормоны, но стоило поводить у их носика ваткой в спирту, как они оживали, оказывается, уже с похмелюги недужили. Надо ли предполагать, каких высот достигнет такой человечек в жизни, если, разумеется, удастся преодолеть младенчество.

Так о нашей Ксенюшке, уж кто-кто, а она гостеприимством славилась. Придет тот же Дикон, в момент она натаскает на стол разной вкуснятины, чекушок выставит, чтоб ему совсем расковаться в общении, света подпустит из окошка, от луны, и присядет в сторонке, сторожа в чем гостю потребность, все угодить лишний раз старалась. Готовила она превосходно, вкусно и изобретательно, да и вообще, женщина она была на редкость работящей, привыкшей надеяться только на себя.

Трудилась она на ремзаводе, сверловщицей, где умудрялась тоже гнать по две нормы, в газетке про нее, ударницу, частенько упоминали и даже разок, помнится, сфотографировали, но тактично, очень издалека, в рост, близ родного станка, что и занял три четверти снимка. Ну а наш Дикон покушает плотненько, вотрет стопочку и отмякнет, расшалится, давай блудить ручешками, в горницу хозяйку повлекет, на что та со всегдашней радостью, на безрыбье-то и хек за карася.

Вернутся они за стол, Вова мрачный от осознания, что обладал не Верочкой, а Ксенюшка пуще прежнего обиходить дружочка силится – конфет достанет к чаю, варенья. Суетясь у стола, разговорится, о работе своей начнет сообщать, как и за счет чего соцобязательства перекрывает, о трудовом соперничестве с подругами, о премии очередной за рачительное отношение к доверенному инструменту и материалам. Завод свой, этот гнилой сарай с дореволюционным оборудованием она вполне искренне любила.

Да она, чокнутая, всех любила, всем угодить старалась, при такой-то роже да жизни нищенской самый бы раз на всех окостыжиться, а она любила, только как-то своеобразно, по-своему, издали и ненавязчиво. Странная бабенка, странная, если, конечно, совсем нормальная. Была в ней какая-то изюминка, была, ведь ни у кого из нас, сопатых, не возникало к ней отвращения, пренебрежения, даже в весьма раскованных разговорах грязно о ней никто не говорил, обходил эту тему, было в ней что-то, было, уходили мы от нее всегда с каким-то рассолоделым нутром.

А вот у женщин, кто узнавал ненароком о такой непритязательной конкурентке, эмоции были куда круче, та же Верочка, к примеру, высказалась весьма однозначно, что, мол, ее полнит гадливость, когда близ таких образов, как она и Вова, всвязи с ними, упоминается слово «любовь», пусть даже в простом, анатомическом понятии, все равно, слово это враз будто бы покрывается какими-то лишая-ми и струпьями.

Ну, а наш тщеславный герой, даже после столь категорического отлупа, не оставил мысли о завоевании сердца любимой, равно как и покорении остального окружающего мира. Ну посудите сами, куда им, нам, пока еще пребывающим в неведении, деться спустя этак лет пяток, когда он, Вова, достигнув вершин наук, заглянет к нам, в эту богом забытую дыру на сверкающем лимузине и средь стаи оголтелых поклонниц благосклонно выделит ее, Верочку, сообщит скупо и прочувственно, что приехал за ней, что движитель всех его побед только она одна, его большое к ней чувство.

Пока же Верка со свойственными ей безалаберностью и невежеством продолжала менять кавалеров, примитивно мысля, как можно беспроигрышнее пустить в оборот пока еще ходкий товар юности и привлекательности, то есть выскочить побыстрее и удачнее замуж. В маму, тетушка Анюта тоже, говорят, была из скороспелок, замужней стала в семнадцать, аккурат в канун войны, вскоре, друзья черкнули муженьку, что Анюту нешуточно понесло вразнос, тот прислал гневное письмо, предлагая развод, но за письмом приспела похоронка. Остепенилась она не сразу, но сколько бы раз не сходилась с партнерами, фамилию первого мужа не меняла, по сей день ходит в неутешных вдовах, пользуясь соответствующими льготами.

Так что хватку Верочке наследовать было от кого, ну а куколка она и впрямь стала расписная, но кукла, не более того, и потому занятию с ней я уделил времени совсем немного, больше она, кстати, и сама не требовала. Сошлись мы с нею в считанные минуты, подкатив к ней после киношки, я строго осведомился насчет её Ф. И. О. и совсем уже прокурорским тоном объявил, что мне предписано облздравом сделать ей овуляцию… Реакция на этот пошловатый закидон всегда все ставила на свои места, если негодование – особь чрезмерна умна и требовательна, это мне и на нюх не надо, если же невежественный смех, то игра стоит свеч – вторая категория, кукла-кокотка, нести можно любую околесицу, мозгам лишь приятный отдых, шансы же потешить плоть незамедлительно почти стопроцентные. Верочка оказалась эталоном второго сорта.

А наш Вова в этот период все сильнее укреплялся в мысли ошеломить в скором будущем человечество и потому за учебу впрягся совсем нешуточно, но опять-таки по-своему, с выкрутасами. Так доброй половины предметов он решил вообще не касаться, в их числе: математика, немецкий, астрономия…

Зато стал шокировать кой-когда основательными сверхпрограмными познаниями историчку, литераторшу… И все чаще заводил речи об экстернате. Ход, в сущности, безотказный, тройки по неуважаемым Вовой предметам в вечерке всем нам были гарантированы лишь за один подвиг появления в школе. Но если объявились бы и всамделишные пятерки, это уже для данного заведения стало бы событием из ряда вон.

Так что тезка с педагогами, ему потакающими, стал вести себя совсем накоротке, речи даже заводил с умной рожей о негодности отечественного просвещения, его громоздкости и неспособности раскрывать и пестовать талантливые индивидуальности (вроде его самого?).

Я бы, изрекал Вова, даже учебники до пятого класса делал совсем по-другому, так, чтобы они как сказки или детективы читались, взахлеб, но так, чтобы нужная информация, начинка, за привлекательной оберткой, исподволь, но надежно в мозгах отлагалась. Расписал бы, мол, к примеру, похождения таракана, с красочными картинками, прочли бы все это малыши и познакомились с кучей новых растений, знали бы их пользу и вред, узнавали потом в жизни, также как и разнообразных букашек, предметы с четким знанием их назначения, чего, как ни печально, и многие-то старики не знают, кто из-за ленности ума, кто по нехватке времени.